Мировая война Z - Страница 69

— Но вы не захотели.

— Нет. Ко мне не просто пришел какой то голодный хищник. Это была судьба. Встреча казалась уготованной ками.

— Кто такой Ками?

— Что такое ками. Ками — духи, которые наполняют каждую грань нашего существования. Мы молимся им, почитаем их, надеемся умилостивить и получить их благословение. Ками побуждали японские корпорации освещать место, где будет строиться фабрика, а японцев моего поколения — поклоняться императору, словно богу. Ками — фундамент синто, в прямом смысле «Путь Богов», а поклонение природе — один из его древнейших и святейших принципов.

Вот почему я верил, что в тот день вершится божественная воля. Удалившись в дикие места, я осквернил чистоту природы. Обесчестив себя, семью, страну, я совершил последний шаг и обесчестил богов. И они послали палача сделать то, на что я не решался столько времени: очистить меня от скверны. Я поблагодарил богов за их милость. Я плакал, готовясь к удару.

Но он так и не последовал. Медведь затаил дыхание, а потом высоко, почти по-детски заскулил.

«Что с тобой? — спросил я трехсоткилограммового хищника. — Давай прикончи меня!»

Медведь продолжал скулить как напуганная собака, потом рванул в сторону, будто зверь, за которым гонятся охотники. Вот тогда я услышал стон, повернулся, прислушался. Судя по высоте, на которой находился рот мертвяка, он был выше меня. Я услышал, как одна нога твари волочится по мягкой влажной земле, а из глубокой раны в груди вырывается воздух.

Я услышал, как мертвяк потянулся ко мне, застонал и схватил пустой воздух. Я сумел уклониться от неуклюжей твари и подхватил икупасуй. Я сосредоточился на том месте, откуда исходил стон. Стремительно ударил. Тварь упала на спину, и я победно закричал «Банзай!».

Трудно описать мои чувства в тот момент. Ярость проснулась в сердце, сила и смелость уничтожили стыд, как солнце прогоняет ночь с неба. Я вдруг понял, что боги мне благоволят. Медведь был послан, чтобы предупредить меня, а не убить. Тогда я еще не понимал причины, но знал, что должен дожить до того дня, когда эта причина мне откроется.

Следующие несколько месяцев я занимался одним: выживал. Я мысленно разделил горную цепь Хиддака на несколько сотен ти-тай. В каждой ти-тай имелась зона безопасности — дерево или высокая плоская скала — место, где я мог спокойно поспать без угрозы нападения. Спал всегда днем, а ночью добывал себе пищу и охотился. Я не знал, зависят ли твари от зрения так же, как люди, но не собирался давать им ни малейшего преимущества.

Потеряв зрение, я приучился ходить, сохраняя неусыпную бдительность. Зрячие принимают ходьбу как должное. Почему же они спотыкаются о то, что прекрасно видят? Дело не в глазах, а в голове, в ленивом мыслительном процессе, испорченном годами зависимости от зрительного нерва. Для таких, как я, все по-другому. Мне с детства приходилось быть готовым к возможной опасности, ходить внимательно, следить за собой. Добавилась еще одна опасность, ну и ладно. За раз я делал не более пары сотен шагов, потом останавливался, слушал и нюхал ветер, иногда даже прикладывал ухо к земле. Этот способ никогда меня не подводил. Меня ни разу не застали врасплох.

— А ориентация на больших расстояниях не была проблемой? Вы ведь не могли увидеть нападающего за несколько миль.

— Благодаря моему ночному образу жизни, зрение не играло большой роли в охоте за мной, и любая тварь, находящаяся за несколько километров, была не большей угрозой для меня, чем я для нее. Не стоило беспокоиться, пока мертвяки не переступали порога некоего «круга обнаружения», определяющего максимальное расстояние чувствительности моих ушей, носа, пальцев рук и ног. В лучшие дни, при хороших условиях и благоволении Фудзин, этот круг растягивался на полкилометра. В худшие — сокращался до тридцати или пятидесяти шагов. Такое случалось очень редко, только когда я по-настоящему гневил ками, хотя и не представляю чем. Зомби оказывали мне большую любезность, всегда предупреждая о нападении.

Стоны, которые издавали мертвяки, завидев добычу, не только сигнализировали об их появлении, но и указывали мне направление, дальность и точное положение нападающего. Я слышал стон, несущийся над холмами, и знал, что примерно через полчаса один из живых мертвецов нанесет мне визит. В такие минуты я останавливался и терпеливо готовился к нападению. Клал на землю свой узел, разминал руки и ноги, иногда даже находил место, где можно тихо посидеть и предаться медитации. Я никогда не забывал поклониться и поблагодарить их за любезное предупреждение. Мне было почти жаль безмозглых тварей, которые проделали такой путь, медленно и методично, только чтобы окончить его с раскроенным черепом или разрубленной шеей.

— Вы всегда убивали врага с первого удара?

— Всегда.

(Делает взмах воображаемой икупасуй).

— Выпад вперед, никаких поворотов. Вначале я целился в основание шеи. Потом, поднабравшись опыта, начал бить сюда…

(Дотрагивается ребром ладони до впадины между лбом и носом).

— Немного труднее, чем просто отрубить голову, там толстая прочная кость, но зато уничтожается мозг, тогда как при обезглавливании нужен еще один удар.

— А если нападающих было много? Приходилось хуже?

— Да, вначале. Когда их стало больше, меня часто окружали. Первые битвы были… «нечистыми». Должен признать, я позволил эмоциям возобладать над разумом. Я был тайфуном, а не ударом молнии. Во время одной рукопашной в Токати-дакэ я прикончил сорок одного за сорок одну минуту. Потом две недели отстирывал одежду от телесных жидкостей. Позже, начав проявлять тактическую изобретательность, я стал призывать богов на поле боя. Уводил группы мертвяков к основанию высокой скалы, где мог проламывать им черепа, бросая камни сверху. Отыскивал даже утесы, на которые они могли взобраться следом за мной, не все сразу, вы понимаете, а по одному, а потом сбрасывал их обратно на острые выступы внизу. Я не забывал поблагодарить духа каждого камня, каждого утеса или водопада, который уносил их к тысячеметровому обрыву. К последнему способу я прибегал редко. Слишком долго и трудно было спуститься вслед за телом.